А наступающему в землю не зарыться, потому как в декабре в Финляндии земля от гранита твердостью мало отличается. И раненых можно в госпиталь не тащить — на таком морозе даже при небольшой потере крови раненый замерзает.

Это все я компьютеру излагаю.

Компьютер ничего этого принимать не желает, операторы ругаются. Спорили-спорили, пошли на компромисс: температуры вообще никакой не было, снега не было, не было болот и лесов, день никогда не кончался. Решили воевать так, чтобы природа наступать не мешала. Предположили, что есть только препятствия взрывные и невзрывные, противопехотные и противотанковые и есть оборонительные сооружения. Ввожу плотность минирования. Ввожу сведения о полосе заграждений — глубина от 15 до 60 километров: минные поля, эскарпы, контрэскарпы, лесные завалы, в непроходимых вековых еловых лесах — узкие коридоры в снегу. (Снега, договорились, нет, но коридоры остались, никуда из них не свернешь: попалась танковой колонне наша встречная машина — дави ее. Иначе — никак.) Искусственные препятствия вписаны в местность, а местность перерезана ручьями и речушками с обрывистыми берегами. Берега эскарпированы. Все мосты взорваны. Все подходы к мостам минированы, все простреливаются снайперами. За этим — главная полоса обороны глубиной 7-12 километров. Но это известно мне сейчас, а тогда советскому командованию это было неизвестно, как и начертание переднего края. За главной полосой — снова заграждения и еще одна полоса обороны, и снова минные поля, заграждения, и еще одна полоса обороны.

— А какой бетон? — интересуется компьютер.

Отвечаю: цемент марки «600», арматура стальная, 95 килограммов арматуры на кубометр бетона.

Ну, думаю, задал я серому загадку, думать ему теперь три дня. Но я ошибся. Компьютер ответил быстро и решительно: направление главного удара Линтула — Виипури; перед наступлением — огневая подготовка: первый взрыв воздушный, эпицентр — Каннельярви, эквивалент 50 килотонн, высота 300; второй взрыв воздушный, эпицентр — Лоунатйоки, эквивалент… третий взрыв… четвертый…

Я операторам: стоп, машина, полный назад!

— Без ядерного оружия нельзя?

— Нельзя, — компьютер отвечает.

Я к нему и с лаской, и с угрозами, но компьютер упрямый попался: БЕЗ ЯДЕРНОГО ОРУЖИЯ НЕВОЗМОЖНО.

Хоть восемь пядей во лбу имей, хоть компьютер самой невообразимой мощи, ответ все тот же: без ядерного оружия не получится. НИ У КОГО НЕ ПОЛУЧИТСЯ!

Вывод: Красная Армия прорвала «Линию Маннергейма», т.е. совершила невозможное. Четырежды невозможное. Такое было возможно только у нас. И только при товарище Сталине. И только после великого очищения армии: приказ не выполнен — расстрел на месте. Как расстрел командного состава 44-й стрелковой дивизии перед ее строем.

Прорвать ту оборону нельзя. Даже если бы вообще не было никакой температуры. Даже если бы не было снега. Даже если бы было двадцать часов светлого времени в сутки. Нельзя.

Вообще в двадцатом веке, если одна армия встала в глухую оборону, то прорвать ее фронт вовсе не просто. За всю Первую мировую войну ни немцам, ни британцам, ни американцам, ни французам прорвать фронт обороны противника не удалось ни разу. Исключением была только Русская армия. За всю Первую мировую войну была только одна операция, название которой происходит не от местности, а от имени полководца — генерала от кавалерии Алексея Алексеевича Брусилова — Брусиловский прорыв.

Если одна армия встала в оборону, если она зарылась в землю, т.е. отрыла траншеи, окопы, возвела блиндажи, загородилась колючей проволокой, то проломать это не удавалось даже после многомесячной артиллерийской подготовки, многократной обработки ядовитыми газами и бесчисленных атак пехоты.

Если же полевую оборону войск усилить долговременной фортификацией, т.е. построенными еще в мирное время инженерными заграждениями: противотанковыми рвами, надолбами, эскарпами и контрэскарпами, железобетонными огневыми сооружениями, спрятать глубоко под землю все, что возможно, то такая оборона будет вообще неприступной. Так и считали военные эксперты Запада, в том числе и сам великий Б.Х.Лиддел Гарт. Так считалось до 1940 года, пока Красная Армия не доказала обратное.

Прорыв «Линии Маннергейма» — это первый в истории пример прорыва» долговременной оборонительной полосы. Только после того, как Красная Армия в Финляндии совершила нечто выходящее за рамки вообразимого, эксперты стали допускать, что прорыв теоретически возможен.

Германская армия никогда подобных укреплений не прорывала. «Линию Мажино» можно было обойти стороной, и германская армия ее обошла. В Советском Союзе «Линия Молотова» не была построена, не была прикрыта полосой обеспечения и практически войсками не защищалась. «Линия Сталина» была разоружена, брошена и войсками не занята. Там, где она защищалась войсками (Киевский УР), там прорвать ее противнику не удалось — на других участках фронта был осуществлен прорыв и Киевский УР обошли с двух сторон.

В 1943 году германская армия, сосредоточив чудовищную мощь, не смогла прорвать советской полевой обороны в районе Курского выступа. На Курской дуге не было ни дотов, ни железобетонных тетраэдров, ни гранитных надолбов. Мороз тоже не донимал.

Даже без снега и мороза, даже без болот, озер, рек и лесов сама по себе «Линия Маннергейма» была неприступна. Так вот. Красная Армия зимой 1939/40 года совершила чудо. Ненужное, бестолковое, но чудо. Кровавое, страшное, но великое.

Прорвать такие укрепления нельзя ни за пять, ни за восемь лет. Красная Армия совершила это за три месяца.

Красная Армия в Финляндии доказала, что она может выполнить любую задачу. Даже невыполнимую. Дважды невыполнимую. Трижды и четырежды невыполнимую.

Признаюсь, долго прокатывать операции мне не позволили. Уже на следующий день электронные инженеры пошли жаловаться большому начальнику: нам нужен реалист, а не фантаст.

И вместо меня послали реалиста.

Но я не унывал. Главное было сделано. И если нет больше доступа к компьютеру такой мощи, то я решил проводить научные эксперименты. И провел. Не в Финляндии, а в соседней Норвегии, что в принципе почти то же самое. Чудесные там места: снег хрустит, елки кругом. Лучше Швейцарии. Для эксперимента в Берлине у Бранденбургских ворот купил яловые сапоги, шинельку и «островерхий суконный шлем», именуемый пропагандой «буденовкой», а народом сей шлем именовался «богатыркой». У Бранденбургских ворот этого добра — залежи. Приехал в Норвегию, откатал неделю на лыжах, каждый вечер обещая самому себе научно-исторический эксперимент начать, но все как-то откладывал. Потом решился. Натянул сапоги, облачился в шинель и суконную шапку-богатырку-буденовку с красной звездой (народ в вестибюле от меня шарахнулся), взял бутылку «Столичной», банку тушенки, хлеба буханку. И — на мороз. Решил ночь одну переспать в снегу. На еловых веточках. Теоретически возможно: снайперы не донимают. И нет риска наступить на какую-то взрывчатую гадость: проверено — мин нет. Отряды лыжников-автоматчиков внезапными ударами не досаждают. Всего-то и делов — ночь переспать. Прыгаю на морозе час. Прыгаю другой. Третий. Начал эксперимент при температуре минус 34. На сон не особенно тянуло. Водка в бутылке прозрачность начала терять, белая, как молоко. Буханка хлеба стала звонкой, как сосновый ствол. С тушенкой тоже что-то нехорошее приключилось. А ведь не до каждого нашего солдатика тушенка доходила. Еще час прыгаю. А температура быстренько эдак — вниз да вниз. Дошло до минус 39… Пальцы ног теряют чувствительность. Дышать становится невозможно — обжигает всего внутри…

Короче, до рассвета, а он тут поздний, не дотянул. Каюсь. Но отрицательный результат эксперимента — для науки тоже результат. Всем, кто рассказывает завлекательные истории о том, что воевать мы были не готовы, всем, кто разносит легенды о низких боевых качествах Красной Армии, настоятельно рекомендую мой эксперимент повторить. Приятно сидеть в лубянском кабинете и писать научные статьи; когда ватерклозет рядом, то забывается о том, что наши солдаты воевали в Финляндии без клозетов.